неверно, что "в споре рождается истина". Ничего подобного. В споре рождается обида, раздражается гордость, а собственное мнение приобретает роль святыни, которую надо охранять от поругания. Особенно это заметно в христианских или околохристианских прениях (впрочем, быть может, не только, я другие не читаю пока).
Читать эти споры мне, кажется, тоже вредно, даже не участвуя. Единственное, что сказал по прочтении - "чума на оба ваши дома". Такое вот терпение немощных в вере (а все мы себя считаем (глубоко внутри) уже "мощными" в вере ), и смирение паче гордыни. В общем, один вред от этих ваших интернетов.
первая глава моей курсовой "сравнение феноменов святости и героизма". Тема плодородная
совсем (увы!) немногоПрежде чем начинать разговор о героизме или героическом, надо понять, что же собственно мы ищем, и тем очертить примерный круг наших поисков. Само понятие героизма в современном сознании настолько размыто, что возникает отчетливая необходимость объяснить, какой феномен стоит за словом «героизм».
С достаточной четкостью героическая позиция выражена Луцием Аннеем Сенекой в его знаменитых «Письмах к Луцилию»:
«Фортуна ведет со мною войну; я не буду выполнять ее веленья, не принимаю ее ярма и даже – а для этого нужно еще больше доблести – сбрасываю его. Мне нельзя изнеживать душу. Если я сдамся наслаждению, надо сдаться и боли, и тяготам, и бедности; на такие же права надо мною притязает и гнев, и честолюбие; вот сколько страстей будет влечь меня в разные стороны, разрывая на части.
Мне предложили свободу; ради этой награды я и стараюсь. Ты спросишь, что такое свобода? Не быть рабом ни у обстоятельств, ни у неизбежности, ни у случая; низвести фортуну на одну ступень с собою; а она, едва я пойму, что могу больше нее, окажется бессильна надо мною. Мне ли нести ее ярмо, если смерть – в моих руках»
Что-то уже ясно. Герой – это человек, преодолевающий самого себя, подчиняющий низшее в себе высшему. У Сенеки не сказано, ради чего он отказывается от страстей, что несет с собой свобода, ради которой он старается. Это связано с тем, что Сенека, хоть и умер героически, служил Риму не в качестве героя, а как философ, и цель обожения себе внутренне не ставил. Позиция стоической философии, как бы близко в некоторых чертах не подходила к героическому, до конца с ним не совпадает и собой не являет. Apatos, бесстрастие – обязательны для героя, но именно что в контексте разомкнутости в сторону сверхчеловеческого, и даже сверхбожественного.
Вопрос героизма тесно связан с темой судьбы. Автором курсовой героизм мыслится как стремление (а «свершившийся» героизм – осуществление этого стремления) к самодовлению, обожению путем преодоления в себе человеческого, в первую очередь – подчиненности судьбе. Преодолевая судьбу, герой внутреннее ставит себя выше и богов и смертных людей, равно подчиненных ее власти. Момент явления «свершившегося», осуществившегося героизма одновременно является смертью героя. Окончательно и бесповоротно заявка на героизм утверждается только после гибели героя. Смерть можно рассматривать двояко: с одной стороны, это все же победа судьбы, от которой герой никуда не делся, и пришел к тому, чего избежать было нельзя. С другой стороны, герой не отшатывается от смерти в ужасе, не идет покорно на бойню, но умирая, остается на вершине самодовления, не изменяя себе. Гибель героя его героизм не зачеркивает, наоборот, своей смертью он лишь утверждает самого себя, и последний момент существования по полноте бытия ставит его воистину выше богов. Герой абсолютно свободен от судьбы, и в этом более жив, чем остальные, обреченные смерти. То, что он умрет раньше, а они позже, совершенно не важно.
«Даже бесповоротно загнанный в угол судьбой и неспособный пошевелиться по собственной воле герой всегда может оставить последнее слово за собой, утвердить свою свободу поверх необоримо давящей неизбежности, сказав себе: «Этого хочет моя воля». И судьба будет вынуждена отступить, внешнее станет внутренним, неизбежность – свободой, поражение – победой, надвигающееся вечное небытие – мгновением жизни».