наконец-то написал новую главу в курсовую "сравнение святости и героизма". Сырой вариант, надо будет отыскивать и вылавливать несостыковки, но мне нравится. Писал долго и мучительно.

Аскетизм и самоопределение.
Для автора аскеза есть самоограничение. Очевидно, что раз "само-", то есть субъект, являющийся одновременно объектом воздействия. Есть собранная в точку личность, "Я", которое себя ограничивает и тем являет свое существование в качестве именно вот этого "Я", равного самому себе. Самоограничение есть самоопределение. Есть тот, кто определяется (субъект), и есть то, пределами чего субъект в свою очередь определен, ограничен, очерчен, и тем - положен. Аскеза же полагает "Я" (субъект) первично определяющей реальностью, самой полагающей собственное ограничение.
Выстроенная цепочка "аскеза-самоограничение-самоопределение-самополагание" автором мыслится равно необходимой как для героя, так и для святого. Внешней ограничивающей реальностью для героя является судьба, ведущая его к смерти-катострофе. Героический путь предполагает перехватывание инициативы у судьбы, верша неизбежное фактически собственными руками, являясь источником как своих действий, так и того, на что они направлены (смерти-кульминации). Здесь становится очевидным, что поднимаясь над судьбою, герой возвышается и над блаженно бытийствующими богами, которые остаются под ее властью.
Аскеза не есть единственно возможное самоограничение, не только аскезой собирается и образуется личность. Но, с другой стороны, все остальные способы собирания личности можно свести к аскеза, потому что это так или иначе самоограничение, а аскеза есть самоограничение в чистом виде.
С путем святости ситуация обстоит иначе чем с героизмом, но без аскезы (в приведенном выше смысле) святой также не мыслим. Потому как самоопределение в качестве вот именно этого "Я", этой личности только и делает возможным обращение к Богу, если мы говорим о европейской традиции. Для святости самоопределение, вкупе с христианским мировоззрением предполагает обращение к Богу, также именно к вот этому "Я", которое полагает здесь двойственность: не-Я определяется и Я, и Богом, к которому Я обращено.
Достаточно трудно дать четкое определение святости. Трудности возникают потому, что в этом феномене происходит синергия человеческого и божественного. В рамках данной работы святость рассматривается как достижение личностью, при содействии и под воздействием Бога, собственной завершенности, совпадения с «тем, как должно быть», т.е. как задумано Творцом, что аналогично совпадению с самим собой. Возможно это только в абсолютной свободе, которая проистекает из осознания необходимости и ощущения «уместности» полагания личности именно вот в этом, и никаком другом качестве. При этом самой личностью путь святости воспринимается единственно естественным из всех возможных.
Быть святым с необходимостью означает быть самим собой, «Я=Я». Но проводя, по аналогии обратное равенство, мы можем впасть в заблуждение, потому что оно верно только с некоторыми оговорками. В чистом виде это означало бы равенство, если не совпадение святости и героизма. «Я=Я» - это человеческая реальность, верно. Но совпадение с собой без отношения к Богу невозможно, если мы говорим о личности, вышедшей из лона европейской культуры. Хотя бы потому что, если мы имеем ввиду не только самоидентификацию личности в качестве «Я», но и свободное долженствование, то есть созидание себя реализацией своей свободы, то «Я», которое должно быть, есть именно в отношении к Богу. Возникает вопрос – если без Бога совпадение с самим собой невозможно, как быть с героизмом? Неоднократно утверждалось, что для героя самотождественность обязательна ничуть ни в меньшей мере, чем для святого, но о Боге тут как-то не упоминалось. Здесь хочется привести слова П. А. Сапронова:
«Странно все в конце концов получается. Как одно только самообожествление героизм не выстраивается. Чтобы самообожествиться, человек все-таки нуждается в присутствии Бога в своей душе, а значит, и в действии благодати. Героизм вовсе не безблагодатен, хотя и счеты с Богом у героя свои, особые. Герою не позволительно окликать Бога. Он совсем не тот, кто «молит и просит». Но присутствие Бога герой ощущает. Бог тоже никогда не скажет человеку «держись» или «действуй». Здесь счеты между молчащим Богом и молчащим человеком. Они безусловно оправданы тогда, когда нет Откровения, когда Бог не воплотился, пока человеку Бога все равно не понять. Так, может быть, самому попытаться обожествить себя все же лучше, чем далее соотносить себя с языческими богами? То, что героизм стал возможен, позволяет утвердительно ответить на поставленный вопрос. Но и после Боговоплощения затемнение человеческим грехом и невменяемость образа Божия тоже делает возможным возобновление героического пути, а значит и присутствие Бога в молчании».
Таким образом «Я=Я» и необходимость присутствия (отношения к) Бога не вступают в противоречие.
Также как и героизм, при жизни святость недовершенна, всегда находится под вопросом, и окончательное свое утверждение находит только после смерти. Но не так, как героизм, не в момент смерти, а именно после нее, в вечности и соединении со своим Творцом. Можно сказать, что и для святого смерти нет, как нет ее и для героя. Но то, что для героя отменяется его собственной активностью (в пику страдательности), для святого не существует ввиду осознания тотальности божественного присутствия. Конечно, есть тот миг, в который святой выпадает из этой жизни, но выпадает не в пустоту, а в соединение со своим Творцом.
*здесь должен быть текст про самопожертвование героя*